|
ОТДЕЛЕНИЕ НЕВРОЗОВ
Я сижу в палате и смотрю в окно. В доме через дорогу, на втором этаже, горит лампочка без абажура. Я жду, когда в комнате кто-нибудь появится, чтобы посмотреть, кто там живет. Но никто не приходит.
В палате больше никого. К обоим соседям пришли их родственники, и они вышли в фойе. А меня сегодня никто не навестил.
В семь старуха-медсестра зовет на ужин. Я беру с тумбочки стакан, который принес из дома вместе с ложкой - все больные сами приносят стаканы и ложки, потому что посуды в больнице на всех не хватает. На дне стакана плавает пенка от киселя, который давали на обед, но мне лень идти в туалет и мыть его.
Еду приносят из главного корпуса и раздают в угловой комнате, за ординаторской. Я встаю в очередь. Через пять минут пожилая санитарка сует мне овальную металлическую тарелку с куском жареной рыбы и размазней картофельного пюре. Я подставляю стакан, и она из чайника наливает мне компот из сухофруктов.
Сажусь за свободный столик в углу. Рядом, за другими столиками, сидят больные из нашего отделения: тетки в надетых под фланелевые халаты спортивных штанах, мужики в застиранных больничных пижамах. Кроме них - несколько парней примерно моего две возраста и две девушки. У одной перебинтованы оба запястья.
Я заметил ее несколько дней назад. А вчера мы вместе с ней были на групповой терапии. Она пришла в майке с портретом Курта Кобейна и надписью "I hate myself and want to die".
Нас всех - несколько человек из разных палат – посадили в мягкие, "самолетные" кресла. Перед началом один высокий мужик в синем спортивном костюме и больших очках в черной оправе сказал врачу, невысокой темноволосой тетке:
-Доктор, вот вы мне поясните, пожалуйста, в чем смысл этой процедуры? Насколько она эффективна? Понимаете, я очень жесткий человек, и мне надо твердо знать, что она эффективна, а иначе у меня нет никакой мотивации.
Кожа у него была бледная, и на ней выделялись красно-сизые полопавшиеся сосуды на щеках.
Врач посмотрела на него и сказала:
-Ни один здравомыслящий врач не может дать вам гарантии, что та или иная процедура или весь комплекс лечения, будут эффективны.
Мужик открыл рот, хотел что-то возразить, но так ничего и не сказал.
Потом все по очереди несли чушь про свои проблемы. Девушка в майке с Кобейном рассказывала:
-…Мы еще некоторое время встречались, потом он сказал, что все кончено, и он уходит и потом… ну, потом… короче, я решила…
В ее обоих ушах - по несколько дырочек от сережек. Но сейчас она без сережек и вообще без украшений и косметики.
После ужина захожу в туалет. Там пахнет сигаретным дымом и хлоркой. В унитазе плавает размокший бычок, а пол засыпан пеплом. Тут же на полу валяются куски ваты с засохшей коричневой кровью. Такие дают в процедурном кабинете после укола, чтобы подержать у того места, куда сделали укол.
Два парня – примерно мои ровесники – стоят у окна, курят и пьют пиво из бутылок. Один – невысокий, стриженый налысо, со шрамами на голове и сломанным носом. Второй – с длинными волосами, серьгой в ухе и фенечками.
-…ну и, короче, он подваливает ко мне – ну, типа, что за дела и хуе-мое и тэ дэ и тэ пэ, - рассказывает лысый. - И я ему прямого. Он - на жопу.
Лысый делает затяжку, и я вижу, как дрожат его пальцы.
Я выхожу из туалета. По коридору идет "Поэтесса". Я так ее называю, потому что случайно узнал, что она пишет стихи.
Это было во второй день утром. После завтрака меня вызвали к врачу, в ординаторскую. Врачей там оказалось двое, обе женщины. Когда я вошел, одна из них уже разговаривала с "Поэтессой" – бледной, коротко стриженной, в черном спортивном костюме. Я сел на стул у другого стола и оказался к ним спиной.
"Моя" врач посмотрела на меня и ободряюще улыбнулась.
-На что жалуемся, молодой человек?
-Ну, безразличие какое-то ко всему, ничего делать не хочется.
-А когда началось?
-Не знаю. Не помню. А вообще – не так давно. Этой осенью.
-А причины какие-нибудь были? Ну, там, разрыв с девушкой?
-Нет, не было.
-А девушка есть у тебя?
-Нету.
-И не было?
-Была.
-И что?
-Разошлись.
-Мирно и спокойно?
-Да, мирно и спокойно.
-Ты расстроился?
-Нет, не очень.
-Почему?
-Не знаю.
Образовалась пауза, и я услышал, как вторая врач спросила у "Поэтессы":
-И ты вообще не хотела идти домой?
-Нет, не хотела. Оставалась на работе и сидела там и писала стихи...
"Моя" врач полистала мою историю болезни, подняла на меня глаза и снова улыбнулась.
-Ну, пока ничего страшного я у тебя не вижу, Владимир. Некоторое нервное истощение. Отсюда - апатия и безразличие. Никаких симптомов депрессии нет. Полежишь, пройдешь курс - уколы, таблетки, иглоукалывание…
-...ты до сих пор пишешь стихи?
-Да, пишу.
-А пробовала их публиковать?
-Нет. А зачем?
-Ну, можешь идти, - сказала "моя" врач.
-Спасибо.
Я встал и вышел, закрыв за собой дверь.
* Утро. Только что закончился завтрак. Я иду в процедурный кабинет на укол. В процедурном пахнет спиртом. Пожилая медсестра отбивает головку у капсулы с лекарством, набирает его в шприц и колет меня в задницу. Ногу сводит противная судорога. Я натягиваю штаны и, прихрамывая, выхожу из кабинета.
В палате вытаскиваю из шкафа куртку, надеваю ботинки и иду гулять. Выпал снег, и унылый окраинный пейзаж с корпусами заводов, пустырями, железной дорогой, автостоянками и облезлыми домами, кажется каким-то новым.
Прохожу мимо магазина. У дверей стоят несколько алкашей. Они смотрят на меня злобно и тоскливо. Внизу, у речушки, гуляет "Поэтесса". На ней черная куртка и темно-синяя вязаная шапочка.
Мне хочется подойти к ней и познакомиться и поговорить о чем-нибудь, может быть, о стихах... Но я знаю, что никогда не подойду.
* После тихого часа ко мне приходит мама – приносит апельсиновый сок, бананы и яблоки.
-Ну, как ты здесь?
-Нормально.
-Что-нибудь болит?
-Нет, все в порядке.
-А настроение как?
-И настроение нормальное.
-Смотрю, ты совсем не рад меня видеть.
-Рад, конечно. Что ты такое говоришь?
-По твоему голосу этого не скажешь.
-Обычный голос.
Мама смотрит по сторонам. Соседей сейчас нет. У них на тумбочках – книги, и яблоки, и бананы, и апельсиновый сок, и стаканы, с которыми мы ходим в столовую.
-А как тебя пустили в палату?
-Обыкновенно. Поговорила с дежурной медсестрой – она и разрешила. Я пообещала, что недолго.
-Обычно не пускают никого. Все сидят в фойе.
-Видела я это ваше фойе. Там сейчас даже сесть негде – все занято. Поговорить по-человечески не дадут.
Говорить нам больше не о чем. Я механически открываю книгу "Солярис" - я читал ее перед приходом мамы. Прочитываю полстраницы.
Мама недовольно говорит:
-Ты что, книжку читаешь? Тебе со мной и говорить не о чем?
Я закрываю книгу и смотрю на нее. Она улыбается и обнимает меня. Я молчу.
* Вечером я сижу в коридоре, где телевизор. Рядом еще человек десять. Идет бразильский сериал. Я не видел ни одной предыдущей серии и не знаю, о чем речь, но мне надоела палата, надоели соседи, и я просто хотел куда-нибудь сбежать.
На посту медсестры начинает звонить телефон - один гудок за другим: значит, междугородный звонок. Толстая тетка в спортивных штанах, обтягивающих ее зад так плотно, что заметны контуры трусов, вскакивает и бежит к посту.
-Ес, хэллоу май дарлинг, - орет она в трубку. Народ поворачивает головы в ее сторону.
-Ес. Ес. Ай ноу. Ес, - продолжает она орать, потом надолго замолкает: слушает. Ей лет тридцать пять, и у нее нелепая завивка на выбеленных волосах.
-Ай мис ю, ай нид ю, ай лов ю, - орет она и кладет трубку. На место не возвращается, идет в свою палату на другом конце коридора.
-Вот выйдет замуж за своего голландца, вылечится там, и будет жить "тип-топ", а мы будем тут всю жизнь париться. Так ведь? - говорит тощая некрасивая тетка.
Никто ей не отвечает.
* Меня вызывают на иглоукалывание. Врача еще нет – она приходит три раза в неделю из другой больницы и сейчас опаздывает. Я лежу на кушетке в полутемной комнате. За неплотно прикрытой дверью разговаривают медсестры.
-…а он еще и орет. Понимает ведь, на какую зарплату здесь люди работают, но все туда же.
-Уйти бы в частную поликлинику: там и зарплата, и условия человеческие, а здесь…
-Как ты уйдешь? Везде нужен блат, а раз нет блата, то будем здесь киснуть, и нет никому до нас дела.
"Поэтесса" сегодня выписалась. Ее никто не встречал, и она шла к остановке одна, в той же черной куртке и черных спортивных штанах, с сумкой через плечо.
Входит врач – еще довольно молодая, с усталым лицом.
-Здравствуйте.
-Добрый вечер.
-Как самочувствие?
-Как обычно.
Она моет руки, достает иголки и начинает втыкать их мне в лоб, переносицу, за уши. Это неприятно, но я уже привык. Она заканчивает и куда-то уходит. Я открываю глаза и смотрю на тусклый потолок.
* Меня выписали. Я иду к остановке мимо витрин, безвкусно украшенных к Новому году, до которого еще полмесяца.
Несколько дней назад я нашел под креслом в фойе скомканный листок из тетради в клеточку. На нем было стихотворение. Не знаю, кто его написал – "Поэтесса", девушка в майке с Кобейном или кто-то еще.
Ненавижу себя и хочу умереть
| ||||||||