Российская газета, 18 июня 2003

 

Дожили до понедельника


Майя Кучерская


В романах про школу ученики и учителя пьют на брудершафт


Было время, когда в детских библиотеках записывались в очередь за книгами алексина, крапивина, железникова, в кино и у телевизора годами плакали над, казалось, нестареющими хитами "доживем до понедельника", "вам и не снилось", "в моей смерти прошу винить клаву к.", "Сто дней после детства". Ранимые и трогательные старшеклассники в этих фильмах и книгах любили и предавали друг друга, учителя и родители их не понимали, что-то им запрещали, но к концу фильма догадывались, что их дети подросли. Романтический город вечно влюбленных старшеклассников со стенами из розового камня, слегка сахарный на вкус литературно-киношный миф о подростках давно погрузились на дно, растворились - и долго еще пустовало старое место, пока не пришли новые строители и герои.


Владимир козлов. Школа. М., ad marginem, 2003.


Роман козлова - копия его предыдущей книги "гопники", те же герои делают здесь то же самое. Заря перестройки, дитя рабочих окраин, десятиклассник серега бурый без цели перемещается по родному могилеву, страшно много пьет пива, самогона, водки, "винища", уж как повезет, курит, как паровоз, легко снимает девчонок - девочкам ведь тоже скучно. Его жизнь исчерпывается тремя-четырьмя глаголами, пятью-шестью словами - каждое второе нецензурное.


Где-то на горизонте фонит школа с бессмысленными уроками, на которых учителям скучнее, чем ученикам, страшненькими одноклассницами, с обязаловкой и липовыми экзаменами. В однокомнатной квартире грызутся "родоки", их единственная страсть - дача и заготовка запасов на зиму. За стеной, в такой же убогой малометражке "махаются" пьяные соседи, под окном бухают в грязном дворе алкаши. Приятели бурого на его глазах насилуют местную дуру, слабоумную девушку, бурый их не осуждает - что с пьяных возьмешь...


Если это и чернуха, то без капли черного - ровный тусклый цвет. Жизнь инфузории на этом фоне - радужный праздник. Но сказать, что роман оставляет ощущение безнадежности и тупика, было бы неточно; надежда, безнадежность, любовь, отчаяние, радость, боль, стыд не из репертуара козлова и его "школьников". Они не только по ту сторону добра и зла, они по ту сторону эмоций, переживаний, жизни. Диогеновский поиск человека в этом романе обречен. Человека здесь нет, если же это карикатура на него, то неудачная - слишком уж непохоже. Не будь в "школе" четкого ритма и внутренней энергии, читать ее было бы совсем уж скучно и отвратительно.


Алексей иванов. Географ глобус пропил. М., Вагриус, 2003.


Роман иванова, автора заковыристого исторического эпоса "сердце пармы", на первый взгляд намного приятнее. Молодой человек виктор сергеевич служкин становится учителем географии поневоле - надо кормить дочку тату, жену надю и кота пуджика. Служкину "без шутки жить жутко", он постоянно хохмит, острит в рифму, утешает вешающихся ему на шею подруг, со смехом пополам ведет уроки, попивает с приятелем пивко - словом, скользит по жизни эдакий обаятельный, милый, веселый раздолбай. Только вот жена его почему-то не любит. Постепенно становится понятно почему.


От страницы к странице служкин пьет все больше, стесняется все меньше, в походе с учениками напивается до положения риз, а заодно тихо спаивает четырнадцатилетних мальчиков и девочек. Отношения с одной из них едва не подводят его под статью о растлении несовершеннолетних. Но служкин убежден, что искренне любит свою ученицу, а она - его, и потому все позволено... Только чудо спасает героев от катастрофы.


Чего на свете, тем более в книжках, не бывает, и среди учителей случаются пьяницы и нравственные уроды: поражает не это, поражает авторское отношение к, похоже, насквозь автобиографическому персонажу. Отношение восхищенное. Иванов убежден в его неповторимости и праве на полную безответственность - служкин же по чистой случайности стал учителем. В конце концов завуч застает географа с той самой девочкой в обнимку и выгоняет из школы. "Справа от него на банкетке стояла дочка и ждала золотую машину. Слева от него на перилах сидел кот. Прямо перед ним уходила вдаль светлая и лучезарная пустыня одиночества". Финал пошловат, но для героя закономерен. Вот и чудно - в пустыне он по крайней мере безопасен.


Владимир козлов и алексей иванов совершают очень похожую работу - разрушают прежние культурные мифы о школе, учениках и учителях. Между романами существует лишь одно серьезное отличие: в однообразной "школе" бездушный фантом выдают за живого человека, в сильно затянутом "географе..." Мерзавца называют суперменом. Что лучше, выбирайте сами.