газета "Консерватор", № 18 [34] от 30. 05. 2003

Владимир Козлов. Школа. AdMarginem. 2003.

Глоток - затяжка. Затяжка - глоток

Елизавета Воронова

Новый роман автора "Гопников" Владимира Козлова - вторая попытка ударить в челюсть рафинированным подросткам из книг и фильмов эпохи стагнации

Три-четыре глагола, два-три существительных - почти все нецензурные, и мир пацанов из города Могилева описан. Их пространство - малометражки с вытертой мебелью, загаженные дворы, школьные туалеты. Винище, оно же "чернила", водяра, самогон и пиво льется в их юные глотки рекой, а напившись, они немедленно бегут в кусты тошнить, либо идут к "бабе". Бабы делятся на классных, диких и "колхозных". Удел парней "с Рабочего района", разумеется, колхозницы, которых не нужно долго уговаривать. Где-то на далеком горизонте фонит бессмысленная школа, с отморозками-учителями, скучающими на уроках больше учеников, уродинами-одноклассницами и липовыми экзаменами. На последних страницах романа главный герой Сергей Буров (по кличке Бурый) заканчивает школу, очередная "баба", семиклассница Оля, спрашивает его, что он про это думает. "Да ничего я особо не думаю. Закончил - и закончил". Вот и все.
Сто семьдесят лет русская классическая литература захлебываясь слезами Акакия Акакиевича и Макара Девушкина, твердила, что красота спасет мир, что человек - это боль, что в каждом даже самом невзрачненьком и отвратительном - бессмертная душа, бесконечная вселенная. "Изобрази вора, падшую женщину, надутого глупца, да и человека тут же не забудь. Где же человечность-то?" - горячился Обломов. Эх, Илья Ильич, все-то вы проспали, все профукали. Где человечность? Козловцы ответят вам наверняка в рифму.
В ботинках-"саламандрах", с сигаретой над отвисшей губой, в современную литературу входит новый стиль и метод. Предельный лаконизм, ритмичность, концентрация диалогов, сгущенное голое действия, никакой не то что рефлексии, но даже простейших чувств. Чернуха нового образца, в которой ни капли черного - все окрашено в ровный блеклый цвет. "Пиво дает - классно. Сижу, балдею. Глоток пива - затяжка, глоток - затяжка. Погода тоже нормальная: тепло, солнце. Кругом - туристы, тыркают пальцами в свои карты, базарят, фотографируются. А мне все до лампочки". Это не поза, это правда.
Класс едет на экскурсию в Эрмитаж, но Бурому в Эрмитаже скучно - все голые бабы на картинах слишком жирные. Его бабушка умерла - он не понимает, почему должен ехать на похороны.
Однажды на подготовительных курсах Сергей знакомится с "классной бабой" - девушкой Инной из другого социального круга, которая больше всего на свете любит читать книжки. Именно ей впервые в жизни Бурый дарит на 8 марта цветы. Инна букет принимает, но просит мальчика больше не приходить. Он приходит, как ни в чем не бывало, чуть ли не на следующий день, но девушка разговаривает с ним через закрытую дверь. Может быть, обиженный герой начал колотить в эту дверь ногами? Может быть, с горя напился? Ни за что. Посидел еще немного в подъезде и пошел по знакомому кругу. Сомнамбулические блуждания по городу, встречи с приятелями, уличные драки, одинаковые друзья, такие же безликие девчонки. Добро, зло, любовь, совесть, ответственность, радость, даже ненависть, даже раздражение из этого мира намертво вычеркнуты. Существование инфузории выглядит на этом бесцветном фоне радужным и насыщенным.
"Школа" наполнена узнаваемыми деталями, на дворе 1988-1989 год - с первым съездом народных депутатов, со свежими анекдотами про Горбачева, с беляшами по пятнадцать копеек, магнитофоном "Электроника- 302", польской жвачкой в желтой бумажке, паршивенькими сигаретами "Астра" и элитным "Космосом", с убожеством, бедностью, дефицитом. На обложке книги - выпускная фотография класса. Овальчики лиц, пресные лица училок, серенькие девочки, придурковатые мальчики… Читателю сразу же протягивают руку - у каждого, окончившего школу в этой стране, есть дома такая же. Нас подталкивают, шепчут громким шепотом с задней парты: книжка насквозь документальна, автобиографична, а значит, это немного и роман про тебя.
Подлог. Не про меня. И ни про кого. Не путать со "Школой" Гайдара - у Владимира Козлова документальны только частности, в целом же его книга ничего общего с автобиографическим романом не имеет, хотя бы потому что при образе жизни, который ведет Бурый, конец один - наркологический диспансер, в худшем случае - тюрьма. Никак не письменный стол и издательство AdMarginem. "Школа" заведомо не автобиографична еще и потому, что таких подростков (да и людей), как Бурый - без чувств, без мыслей, без боли, без стыда, без жалости хотя бы к себе - в природе не существует.
…И отчего-то легче всего представить себе неведомого автора "Школы" сотрудником крупной фирмы, в офисе с зеркальными стенами, каждый день вынужденным приходить на службу при костюме и галстуке. Но рабочий день кончается, автор приходит домой, срывает пестрый галстук и дорогой пиджак подальше и садится писать. Сначала пишет "Гопников", потом "Школу". И никаких тебе офисов, никаких жевупри - родной город Могилев, бутылки открывают зубами, закуску кладут на газетку, обсцентная лексика, доступные девушки, непритязательные друзья. А в центре отвязный герой, никем не нанятый, ничем не обремененный, все ему можно и везде дорога - безжизненный фантом сдавленного обилием условностей и обязательств сознания. Бедный, бедный Владимир Козлов! Пожалей его, читатель.