Как сделана эта книга?
Да очень просто. "Родоки вытянули меня на дачу - я там не был с того
года. Они ныли, чтоб ездил помогать, а я уперся: вам это надо - вы и ездите.
Сейчас вот съезжу один раз, чтоб меньше ныли, тем более что на Рабочем
сейчас делать особо нечего. Батон и Крюк поехали в деревню, один только
Йоган остался, но на районе его никогда нет, все время в центрах - видно,
кентуется с бабами со своего учила". И так - почти триста страниц.
Все описания подчеркнуто грубы и примитивны: драки, пьянки, ссоры, секс,
куртки-аляски и банки с вареньем. Все образы подчеркнуто антипсихологичны:
взрослые и подростки мало чем отличаются друг от друга и от банок с вареньем.
Все повествование подчеркнуто бессюжетно: "пьют, бьют и сдают посуду".
Итак, главные козыри - фактура и подлинность, все эти "кентуются",
"лахают" и "доколупываются".
И что же приготавливается по такому рецепту? Вы будете смеяться, но -
"русский Сэлинджер". Ни больше, ни меньше. То есть вот так -
от первого лица, сухо, с нарочито нейтральной интонацией - описываются
свинцовые мерзости позднесоветской жизни вообще и города Могилева в частности.
Ну а помимо этого Владимир Козлов написал свой роман "Школа"
еще и о безысходности человеческого существования в этом мире, о его глубоком
трагизме и неразрешимых противоречиях. Даже подозреваю, что об этом -
в первую очередь.
Правда, если присмотреться, то главный авторский козырь - фактура - выглядит
крайне сомнительно. В самом деле, куртки-аляски, штаны-слаксы, ботинки-"саламандеры",
группы "Мираж" и "Кино" сами по себе не бог весть
что такое. Да и в совокупности на "очерки бурсы" явно не тянут.
Потому что вопреки убеждению многих современных авторов фактура - это
вовсе не механическое нагромождение названных своими историческими именами
вещей, запомнившихся словечек и осевших в памяти подробностей быта. Это
- сложные отношения между ними, которые позволяют воссоздать время и многослойность
вещного мира. Да и подлинность - это вовсе не монотонность в соединении
с "я опять берусь за свои херовины" и "видны длинные голубые
"репетузы". Это - торжество принципа "лучших слов в наилучшем
порядке", когда никакие "херовины" не торчат и никакие
"репетузы" не вылазят.
А то, что есть в романе, - это квазиподлинность и псевдофактура. Вряд
ли с такими жалкими средствами можно рассчитывать на безысходность, трагизм
и противоречия. Максимум - на несколько восторженных похвал легковерных
критиков. Так как в итоге у Владимира Козлова получился очень современный
продукт под названием симулякр.