РОДИНА

Главный редактор, Игорь Дудко, зашел в офис. Я сказала:
-Здравствуйте, Сергей Петрович.
-Привет, Лена.
-Ну, как мероприятие вчера?
-Которое?
-Демонстрация… Ну, годовщина Чернобыля…
-Как обычно. Кучу людей повязали. Не столько конечно, как в прошлом году, на десятилетие, но тоже немало. Референдум развязал диктатору руки. Теперь делает все, что хочет…
*
Его лицо было мне знакомо – я видела его в инязе. Он, наверно, тоже там учился. Невысокий, светловолосый, коротко стриженный. Он посмотрел на меня внимательно – может, тоже вспомнил.
-Вы по какому вопросу к Сергею Петровичу?
-По кадровому.
-А зовут вас…
-Анатолий Степанов.
-Хорошо, я сейчас ему передам.
Я встала, постучалась в дверь Дудко, заглянула.
-Сергей Петрович, здесь Анатолий. По кадровому вопросу.
Дудко поднял голову от ноутбука.
-Пусть подождет немного.
Я вернулась за свой стол.
-Ну, вы сами слышали. – Я улыбнулась. – Чай пить будете? Или кофе?
-От кофе бы не отказался.
Я открыла электрочайник – воды в нем почти не было. Я взяла его и вышла в коридор.

-Да, я тоже закончил иняз, - сказал Анатолий. Он взял чашку, размешал кофе, сделал глоток, не вынимая ложки. – Английский факультет. Только два года назад.
-Теперь понятно, почему лицо мне знакомо. И где вы сейчас – извините, конечно, за любопытство?
-Везде понемногу. Переводы, в основном. Немного – журналистика. Пишу иногда в «Музыкальную газету». А еще я занимаюсь фотографией – но это чисто для себя, можно сказать, «некоммерческий проект»…
-А постоянно что, не получилось устроиться?
-Да я и сам не хочу. Зачем это нужно? Сидеть в офисе целый день за каких-нибудь сто пятьдесят долларов? Мне больше нравится быть свободным.
-И получается? Чтобы и свободным, и хватало на жизнь?
-В общем, да. Не всегда одинаково, но жить можно. Хотя от новой работы не отказываюсь. Даже, можно сказать, ищу. Поэтому и пришел к вашему шефу – мне сказали, что он планирует новый проект, с англичанами.
Я пожала плечами.
-Слышала про это краем уха, но подробностей никаких не знаю.
-Хочет сделать английскую версию вашей газеты, - продолжал Анатолий. – Одна газета на английском в Минске уже есть, но такое говно… Пользуются тем, что одни на рынке… Английский – плохой, статьи – ерунда, выходят то раз в две недели, то реже. Короче, это все несерьезно…
Дверь шефа открылась, он выглянул.
-Анатолий – это вы?
-Да.
-Зайдите.
*
Я и Анатолий вышли на улицу. Было тепло. На деревьях набухали почки.
-Ну и как разговор с редактором? – спросила я.
-Ничего конкретного. Или у него самого все еще под вопросом, или не хочет ничего обещать. Сказал, что в лучшем случае – после лета. А мне это не очень интересно – откуда я знаю, что я буду делать после лета и где я буду вообще? Вам, кстати, куда ехать? Могу проводить.
-Далеко. В Уручье.
-Не проблема. У меня никаких больше важных дел на сегодня.
-А вы где живете?
-Не очень далеко отсюда. В общежитии на улице Короля.
-Я не знаю, где это.
-Между Немигой и Фрунзенской. Улица начинается за «Торговым домом на Немиге» и идет вверх к Фрунзенской. В самом начале – высокое здание. Это и есть моя общага.
-Много раз ходила или ехала мимо, но не обращала внимание… А, может, перейдем на ты? Как-то неуютно «выкать»…
-Да, конечно. А ты живешь с родителями?
-Нет, снимаю комнату. Родители мои далеко. В Могилеве.
-А мои – в Гомеле.
-И как хозяйка, нормальная?
-Там не одна хозяйка, там семья. Муж, жена и дочка. Трехкомнатная квартира.
-Странно. Такие обычно не сдают комнату…
-У них очень плохо с деньгами. Оба работают на часовом заводе, завод почти все время стоит, денег не платят. А дочка работает или нет, я не знаю… Она в какой-то религиозной секте. Мне хозяйка говорила, что она раньше курила, пила, слушала «хэви-метал», а потом вдруг ударилась в религию…
-Ну, бывает и так… А я тоже снимал комнату одно время. На первом курсе. Тогда общежитие первому курсу практически не давали. Жил у старухи-алкоголички. Весело было, конечно. Зато – жизненный опыт… - Он хмыкнул.
Мы подошли к Институту культуры, начали спускаться в метро.
*
Я и Толик сидели на бетонном бордюре подземного перехода рядом с вокзалом. Перед каждым стояла бутылка пива «Бурштын Беларуси». Народ спускался и поднимался по ступенькам перехода. Старухи продавали цветы тут же, на ступеньках. Таксисты-частники топтались у своих машин. На деревьях зеленели свежие листья.
-Меня напрягают все те, кто постоянно жалуются: нам, типа, скучно жить, - сказал Толик. - А мне вот не скучно, мне наоборот офигительно интересно…
-И весело?
-Нет, нельзя сказать, что весело. У меня разные состояния бывают. Но что интересно – факт. Столько всего происходит вокруг, столько новых книг, фильмов, выставок, новой музыки. Тем, кому все по херу, кто ничем не интересуется, кроме работы и телевизора в качестве развлечения, тем, наверно, скучно...
-А мне вот тоже иногда бывает скучно, - сказала я. – В какие-то моменты ничего не хочется – ни музыки, ни кино, ни книг… Вообще ничего. И вот тогда наступает настоящая скука…
-Ну, это уже не скука, это – что-то другое. «Мировая скорбь», что ли…
-Ты фотографировал что-нибудь новое?
-Да, начал новую серию. Фотографирую «Запорожцы». Это, как бы, исчезающий вид автомобиля. Скоро их вообще не останется…
-Вряд ли. В такой бедной стране, как наша… У нас в городе еще многие ездят на них…
-Я имею в виду, что в Минске не останется. А в городах, которые поменьше, все еще долго останется, как раньше…

Дом на углу был огорожен забором. На заборе висел плакат: «Капитальным ремонтом дома занимается строительно-монтажное объединение «Минскстрой» Начало работ – март 1997, окончание – март 1998». Буквы на плакате были вырезаны из самоклеющейся разноцветной пленки.
-Это они опрометчиво сделали, - сказал Толик. - Не подумали, что их можно отклеить и сделать совсем другие надписи.
-И ты предлагаешь?..
-Да, вперед, пока не появились менты.
Мы вылепили из букв надписи «Лена и Толик», «Жыве Беларусь» и «Лукашенку - у турму» и пошли по Карла Маркса в сторону центра.
Я спросила:
-Толик, а ты любишь Родину?
-Я не знаю, что считать Родиной. Формально, моя Родина – СССР, но его уже нет, и там не было ничего хорошего, что я мог бы любить. Независимая Беларусь? Я только начал привыкать к ней, как появился Лукашенко... Вот такую Родину с Лукашенко во главе я однозначно не люблю.
-Черт с ним, с Лукашенкой. А вот ты мог бы отдать жизнь за Беларусь, например?
-Как – отдать жизнь?
-Например, если бы началась вдруг война…
-Знаешь, по-моему, все это тупо. Звучит, конечно, красиво – «отдать жизнь за Родину». Но время ведь изменилось. Сейчас можно и не отдавать за нее жизнь. И несколько поколений прожили, не отдавая жизнь. Может, я больше сделаю для своей страны, если как раз не отдам свою жизнь…
-Ну а если будет ситуация, что нельзя не отдать жизнь?
-Что-то ты, Елена, сегодня расфантазировалась. Обычно патриотизм тебе не свойствен, а сейчас…
-Мне и сейчас не свойственен, ты знаешь. Я просто хотела понять твою позицию…
-И что, поняла?
-Поняла. Ты тоже не патриот.
-Да, я – не патриот. Можно сообщить про это в КГБ.
-А оно, что, до сих пор так называется?
-Не помню. Кажется, да.
*
В «мыльнице» Толика играла кассета «Морская», песня «Скорость». Этот альбом «Мумий Тролля» появился недавно. Мне сразу понравилась музыка, хотя парень на фотографии – никто не знал тогда, как его зовут, кассета была пиратской, и на обложке не было ничего, кроме двух фотографий и названий песен – показался некрасивым. Тем более, что полиграфия была плохая.
Окно было открыто. Я смотрела на город – из окна общаги открывался офигенный вид. Толик резал огурцы и колбасу.
-Как классно, что твой сосед уехал, - сказала я. – И долго его еще не будет?
-До понедельника. У него в понедельник, вроде, занятия.
-А где он учится?
-На юрфаке. Почему-то, огромное количество идиотов учатся на юрфаках. Интересно, какие из них потом выйдут юристы?
-Думаю, никакие.
-Я тоже так думаю. У этого перца связи в своем городе чисто криминальные – какие-то школьные еще кореши. Он мне как-то по пьяни признался, что хочет с ними «делать дела». Вот урод, правда?
-А что за дела?
-Криминал какой-то, ясное дело. В смысле, что они будут делать, а он – прикрывать их… «Юридическая поддержка»… Ладно, черт с ним. Можно уже приступать.
Мы сели за маленький стол – он был и письменным, и обеденным одновременно. Толик открыл бутылку водки, налил мне и себе.
-Ты разбавлять будешь? – спросил он.
-Нет. От газировки сильнее пьянеешь.
-Ну и пусть. А я вот разбавлю – типа, виски с содовой.
-Кстати, а что значит – содовая? Что это за вода такая? Постоянно встречаю в книгах…
-Любой лимонад, газировка. В английском все такие напитки называются «soda» . Ну и, видимо, так когда-то перевели…
-Да, точно… Никогда не обращала на это внимание…
*
-Поедешь со мной автостопом в Европу? – спросил Толик. В бутылке оставалось меньше половины. Мы стояли у открытого окна и курили.
-У меня не будет отпуска.
-Ну и что? Возьми за свой счет.
-Не знаю, как-то стремно... А ты ездил когда-нибудь раньше?
-Нет, ты же знаешь. Ну и что здесь такого? Всегда что-то делаешь в первый раз. Поехали – вдвоем будет много круче.
-А как ты сделаешь визу?
-Обыкновенно. Через турфирму. Мне обещали в одной – я им переводил иногда, по телефону звонил в Германию. Они мне сказали, что дадут приглашение по себестоимости.
-Что значит – по себестоимости?
-Чтобы открыть визу в посольстве, даже туристическую – нужно иметь приглашение. Приглашения, в основном, все левые… Ну, нет, они, конечно, настоящие, но делают их фирмы, которые зарабатывают на этом – в основном, бывшие русские. Продают приглашения нашим фирмам, по пятьдесят баксов. А эти уже продают их дальше, по восемьдесят или сто.
-Ни фига себе… И что, посольства не знают про все это?
-Знают, но им наплевать. Им главное, чтобы все было с виду законно. Думаешь, там, на Западе, все такие уж честные?
Толик выглянул в окно.
-Странно, - сказал он. – Вон там, внизу, в «Володарке», сидит Винникова. Бывший председатель нацбанка. Всего метров пятьсот отсюда, максимум – километр. А мы живем здесь своей жизнью, и нам, если честно, наплевать и на Винникову, и еще на кучу всяких людей…
-Даже на родителей нам, в сущности, наплевать, - сказала я.
-Ну… Это сложный вопрос. Я бы так не сказал про своих. Просто у них одна жизнь, у меня – другая. И когда мы поняли, что нам не надо вмешиваться в жизнь друг друга, отношения сразу стали очень хорошими, проблемы как будто растворились. И, в общем, я благодарен родителям. Если бы не они, меня не было бы вообще, или не было бы таким, какой я сейчас.
-А я не благодарна родителям…
-Почему?
-Мне кажется, они думали только о себе. Родили меня только потому, что в каждой семье должны быть дети…
Я сделала последнюю затяжку и бросила бычок в окно. Он, мелькнув красной точкой, полетел вниз.
-А какие у тебя вообще планы? – спросила я.
-В смысле?
-В самом глобальном. Ну, после поездки.
-Да пока никаких. Не могу сказать, что мне так уж нравится в этой общаге – главным образом, из-за соседа. Но это – детали. Теоретически, я бы мог снять квартиру – если немного напрячься. Но пока напрягаться не хочется… Посмотрим, как оно будет дальше…
Он придвинулся ко мне, мы поцеловались.
*
Прошел почти год. Весна девяносто восьмого началась «Гранатовым альбомом» группы «Сплин». Сначала была песня «Орбит без сахара», я ее в первый раз услышала в клубе «Резервация» на «дискотеке» после концерта «Короля и Шута». Я ходила на концерт с Толиком. Он тогда работал в какой-то фирме недалеко от площади Бангалор, в двух остановках от «Резервации». Даже не столько работал, сколько пользовался халявным Интернетом под видом работы, которую делал заранее дома. По субботам в офисе никого не было, и он засиживался допоздна – до начала ночного концерта в «Резервации». Песня «Орбит без сахара» понравилась нам обоим, хотя Толик потом говорил, что слишком уж она попсовая. Напрыгавшись под нее и другие песни, мы пешком дошли до Бангалор, сели в ранний автобус и поехали к Толику в общагу. Всю дорогу я напевала, перевирая слова: «Она жует свой «Орбит без сахара» и вспоминает тех, кого трахала».
В конце мая «Сплин» приехал на гастроли и играл в концертном зале «Минск». Менты не разрешали танцевать в проходах, но мы с Толиком, напившись пива «Лев», прыгали, встав, на сиденья своих кресел, и менты ничего не могли поделать – не заставишь же каждого сесть.
На утро после концерта я и Толик в последний раз проснулись в одной постели. Я уже собиралась замуж за Криса, но Толик еще ничего про это не знал.
Мы проспали. Я второпях одевалась, натягивала колготки, а Толик лежал отвернувшись к стене и накрыв голову подушкой. В окно общаги светило яркое майское солнце. Потом я бежала мимо минэкономики и «Киприана-пиццы» к метро «Площа Незалежнасти», навстречу шли быстрым шагом какие-то люди. Я напевала:
Скоро рассвет, выхода нет
Ключ поверну и улетели…
В июне «Гранатовый альбом» играл из каждого киоска с кассетами и дисками. Мы с Толиком почти не виделись. В двадцатых числах он позвонил мне в офис и сказал, что уезжает в Москву. Мы встретились на «Институте культуры» и пошли пешком в сторону центра.
-Поехали со мной, если хочешь, - сказал Толик.
-И что я там буду делать?
-Устроишься на работу. И не секретаршей, как здесь, а найдешь что-то нормальное, с английским.
-А жить где?
-Снимем квартиру. В крайнем случае, комнату – но только на первое время, пока не освоимся.
-А почему ты решил уехать именно сейчас?
-Понял, что исчерпал все возможности в Минске, что надо двигаться дальше, а то это болото засосет – и все.
У казино, в черном бронированном джипе сидел толстомордый мужик – с выражением полного равнодушия и отвращения ко всему вообще. Может быть, он был охранником и ожидал своего хозяина, а, может, приехал с компанией и почему-то не пошел внутрь и дожидался остальных в машине.
-Чем тебя держит Минск? – спросил Толик. – У тебя что, работа здесь интересная, с офигенными перспективами? Или у тебя есть, где жить? А, прописка… Ну, это, конечно, неплохо, но сидеть в этой жопе из-за какой-то прописки как-то странно…
Толик не знал про Криса. Не знал вообще ничего. Я подумала, что, наверно, отъезд Толика пришелся кстати: мне не понадобится ничего ему объяснять.
-Толик, пойми, ты – это ты, а я – это я. Я не могу просто взять и сорваться, как ты. Я – не такой свободный человек. Ты можешь говорить, что хочешь, но я все равно не поеду, не брошу все, пусть ты еще миллион раз повторишь, что бросать мне здесь нечего…
Я говорила ерунду, и мне было стыдно. Я не могла сказать ему, что если бы он уезжал год назад, я бы, наверно, поехала с ним, но не сейчас.
Мы вышли из перехода к почтамту. На ступеньках толпились компании молодежи. Парень с длинными волосами жал на кнопки пейджера.
*
До отправления поезда на Москву оставалось десять минут. Я и Толик стояли на перроне – он в черных джинсах и старой потертой «косухе», я – в длинной зеленой вельветовой юбке и такого же цвета свитере.
-Я дам тебе знать, когда зацеплюсь там, - сказал Толик. - Вдруг ты еще передумаешь. А сейчас мне пора загружаться в вагон.
Мы поцеловались. Толик взошел по ступенькам, повернулся, помахал мне рукой и скрылся за дверью. Я не стала ждать, пока поезд тронется, спустилась в переход, вышла на привокзальную площадь, подошла к киоску.
-Пиво «Оливария». Откройте, пожалуйста.
Я сделала долгий глоток, потом еще один. Я решила, что буду пить медленно, покупая по одной бутылке – сейчас допью вот эту, потом куплю еще одну, чтобы пить ее в метро, на «Востоке» - еще одну, для троллейбуса, а потом, на своей остановке, еще одну. Или две.

2006