|
|
газета
"Ex-Libris", 8 июня 2006
Владимир
Козлов: "Книга получилась антимосковская"
Владимир Козлов, автор
книг "Гопники", "Школа", "Варшава", родился
в 1972 году в Белоруссии, в Могилеве. Учился в Минском лингвистическом
университете, Школе журналистики при Университете штата Индиана. С 2000
года живет в Москве, с 2002 года печатается (первые книги публикует издательство
"Ад Маргинем"), участвует в музыкальном проекте "Дисфункция".
Новый роман Козлова "Плацкарт" только что вышел в издательстве
"Вагриус". Тридцатилетний неудавшийся рок-музыкант, работавший
инженером в провинциальном городе, переезжает в Москву, в надежде как-то
изменить свою тусклую жизнь. В первой части описана провинциальная реальность,
с ностальгическими воспоминаниями о юности. Во второй части, в Москве,
начинается собственно Москва и москвичи, работа системным администратором,
а также интернет, чтение Пелевина в метро, пиво, водка, рок-музыка, реклама,
витрины, кино, съем квартиры и прочая-прочая. В московской реальности
герой чувствует себя не слишком комфортно, и его реакцией на действительность
становится равнодушие…
Презентация книги состоялась в минувший понедельник в клубе "Живой
уголок", где мы и побеседовали с автором - о книгах и о жизни.
- Вы себя здесь и сейчас
(в Москве, 5 июня 2006 года) ощущаете своим, или вам, как и вашему герою,
не очень-то уютно?
- Все-таки своим. Есть конкретные вещи, которые мне не нравятся, но я
ощущаю себя своим здесь больше, чем за границей или где бы то ни было
- это мой город, моя страна.
- Негативные впечатления преодолены?
- В книге - те сильные, первые впечатления после приезда в Москву в 2000-ом
году плюс впечатления 2004 года, когда происходит действие. Я очень хорошо
помню 2000 год - лето, все как-то радужно, но когда реально сталкиваешься
с какими-то сторонами жизни, это становится негативным опытом. То, что
происходит с героем "Плацкарта" - это возникающее равнодушие,
с которым он начинает жить механически, что я обнаружил и у себя. Но негативное,
к сожалению, не уходит. Поэтому, можно сказать, что книга получилась в
какой-то мере антимосковская.
И сейчас мои представления не изменились, они затерлись привычкой. Просто
привыкаешь и перестаешь обращать внимание. Все уже воспринимается как
норма, стандарт: московская буржуазность, консьюмеризм, которые как-то
присутствуют в книге, хотя я и не старался подчеркивать это чрезмерно,
отношение к приезжим и так далее.
- И как писатель, вы именно это извлекаете на свет.
- Да, потому что это меня волнует, об этом есть смысл писать, это вызывает
эмоции и с этим хочется не то чтобы бороться, но, по крайней мере, высказать
свое отношение.
- В тексте это скорее просто констатируется. Герой плывет сквозь реальность,
она его всерьез не трогает.
- И это проблема героя: превращение его в механическое животное, которое
существует совершенно равнодушно. Но время от времени всплывает нечто,
на что невозможно уже не обращать внимания, и тогда его отношение проявляется.
Например, когда он встречается со своим старым другом-художником, и они
на эскалаторе кричат, как их все достало, но при этом они хотят жить своей
жизнью, и стараются сделать так, чтобы никто им не мешал.
- В книге подробно фиксируются марки пива, потребляемого героями, названия
газет и сигарет, все вообще брэнды, и это кажется сначала формальным приемом,
но потом читатель понимает, что он именно в такой реальности и живет -
сотканной из брэндов…
- Это умышленный прием, но я имел возможность с таким отношением столкнуться
не сразу. У меня самого оно формировалось постепенно - потому что я приехал
из реальности, где вообще брэндов почти никаких не было. И я заметил,
как люди фиксируют все эти брэнды. Мне показалось, что это - характерная
черта современной Москвы, откуда она волнами распространяется на всю Россию,
причем на самых разных уровнях: когда человек, который не может себе позволить
дорогой телефон, по крайней мере, может купить себе более дорогое пиво.
И для него важно, какое именно пиво он купит.
- Я, живущий в этой реальности, этого не замечаю, но когда читаю ваш текст,
понимаю, что да, так и есть, и это неприятно. Так же, как не замечаю многого,
что видит в Москве свежий взгляд. То же, например, с национальной темой,
когда герои говорят у вас о "засилье черных" и т.п.
- Я думаю, что эту тему стоит поднимать, потому что это бросается в глаза
именно на бытовом уровне - в поликлиниках, в магазинах и автобусах. Коренные
москвичи проявляют неприязнь ко всем приезжим, и, по понятным причинам,
прежде всего к кавказцам. Об этом надо говорить - в том числе и в литературе.
Несмотря на то, что Москва очень космополитичный город, в глубине-то очень
много шовинизма. Я помню, как презрительно смотрели на мой белорусский
паспорт, когда я только приехал.
- Но сейчас вы - гражданин России. Это стоило каких-то неимоверных усилий?
- Нет, это было просто. В 2000 году, когда я окончательно решил переехать
сюда, я подал, как это называлось, прошение на имя президента России.
Прошение рассматривалось полтора года, после чего я получил гражданство.
- В ваших предыдущих книгах - 80-е годы ("Гопники"), рубеж 90-х
("Школа", "Варшава"), которые, мне кажется, очень
важны для понимания и осознания всего, что с нами сегодня происходит.
Вы - один из немногих, кто реконструирует то время. Или это для вас уже
пройденный этап?
- Ни в коем случае. Мне это очень интересно. Более того, я уже пишу книгу,
где действие происходит в середине 80-х. Уже написан роман "Попс"
о 2004-2005 годах, а после этого мне захотелось вернуться назад. Максимально
жестокая реальность "Гопников" немного отвлекла внимание от
других вещей, очень важных для того времени. А примет его остается все
меньше и меньше, и я сам все хуже помню то время, но хочется его как-то
сохранить и естественно, переосмыслить. Захотелось написать что-то про
84-86 годы (когда я был в 6-7 классе). Герой - тоже моего (того) возраста,
1972 года рождения. Он похож на героя "Гопников" и "Школы",
но в то же время мне хотелось найти вещи, которые были бы более общими
для всего моего поколения: более типичную семью, может быть, что-то такое,
что помню не только я, что помнят другие люди, не обязательно жившие в
криминально-пролетарском районе индустриального центра. Где будет тот
опыт, который был у большинства моего поколения. Такая идея во всяком
случае.
- А упомянутый роман "Попс" - о чем эта книга? Связана с предыдущими?
- Можно назвать это продолжением "Плацкарта" - чисто по времени,
даже пересечением - там действие начинается летом 2004-го и заканчивается
весной 2005-го. Это - другой взгляд на те же самые вещи - но более молодого
человека, выросшего совершенно в другой реальности.
Герою тут чуть за 20, он москвич, попадает на кратковременную стажировку
в Америку, и это немножко меняет его понятия о жизни. Он возвращается,
хочет заниматься музыкой, играть панк-рок, считая, что в этой музыке есть
идеология, которая ему близка и поможет ему самому развиваться как человеку
и бороться с какими-то вещами, которые ему не нравятся. Но он сталкивается
с шоу-бизнесом, с непониманием со стороны аудитории - его же ровесников,
которые, можно сказать, оболванены телевизором, и разучились думать самостоятельно.
Там много разных второстепенных героев, с которыми он пересекается. Мне
хотелось показать разных представителей этой современной московской реальности,
которая воплощает для меня то, что я называю "попс". Во всем
- в политике, в повседневной жизни, в культуре. То, с чем он сталкивается,
и что его обламывает. Хотя он еще молодой человек, он намного более оптимистичен,
чем герой "Плацкарта", он думает, что у него все еще впереди
и пытается противостоять этой реальности, которую видит совершенно по-другому,
нежели герой "Плацкарта" - потому что родился и вырос в Москве,
и был воспитан на других совершенно идеологических и эстетических принципах.
За время своей недолгой музыкальной карьеры я общался с разными людьми,
но преимущественно - на 10-12 лет младше. С музыкантами, которые пытаются
как-то продвинуться в московской клубной системе, на этой самой низкой
стадии шоу-бизнеса. И это во многом стало материалом для книги.
- Какие-то отличия в поколениях увидели?
- Какая-то большая внутренняя свобода, осознание огромного количества
возможностей и вариантов, которые есть, и - как контраст - поверхностность
и ограниченность, воспитанная той реальностью, той рекламно-медийно-пиаровской
средой, в которой они живут. Свободы много, но кругозор сужается, и это
мешает понять эту свободу и осознать свои возможности. Вот, на первый
взгляд, такие отличия. Герой "Плацкарта" понимает, что возможностей
у него немного, но он и более циничен в отношении вещей, которые ему пытаются
навязать, он не так восприимчив.
- Когда выйдет "Попс"?
- Разговор об издании идет, но между написанием книги и ее выходом проходит
достаточно большой промежуток времени. Я "Плацкарт" закончил
еще в феврале прошлого года, потом было расставание с "Ад Маргинем",
поиск другого издательства…
- А почему расставание-то произошло?
- С "Ад Маргинем" складывались такие отношения, когда они двигались
в одну сторону, а я - в другую. Давление было: напиши книгу, которая нам
понравится… И возникло противоречие, которое повлияло на работу над "Плацкартом".
Я не старался написать книгу, которая им не понравится, но ведь и внутренняя
и внешняя ситуация писателя отражается на тексте. Первые две книги вызвали
одну реакцию у них, а отношение уже к "Варшаве", которую я считаю,
может быть, лучшей своей книгой, было в "Ад Маргинем" довольно
непонятное. Но наши противоречия были не идеологические, а скорее эстетические.
"Варшава" пролежала много месяцев, пока они определялись с серией
"Супермаркет", которая мне до сих пор непонятна, ну и так далее.
Но я поддерживаю с ними нормальные отношения. В начале ведь в каком-то
смысле все было сказочно. В 2002 году, когда я уже жил в Москве, я написал
по электронной почте письмо - рассматривают ли они рукописи в электронном
виде? Получил ответ - "да", тут же посылаю - и почти сразу приходит
ответ: текст интересный, приходите, будем разговаривать.
- Какой была причина вашего отъезда из Белоруссии?
- Одна из проблем: в Белоруссии становилось жить все тяжелее, именно из-за
ощущения, что живешь в стране несвободной. Я занимался журналистикой,
работал в минской англоязычной газете, был ее редактором, и если не было
прямого давления, то была однозначная внутренняя цензура. Произошла и
идет дальше реставрация всего самого худшего, что было в советские времена,
именно на уровне культуры, на уровне идеологии. Включаешь радио - и формат
передач примерно такой, как был в советские времена. И что меня удивляет:
этим занимаются молодые люди - мои ровесники и младше, которые в те времена
этим не занимались.
Мне говорили, что в книгах ощущается ностальгия по тем временам - но это
ностальгия по детству, и мне кажется, я без приукрашивания описал реалии
того времени. Тогда было много хорошего, но нет у меня вовсе ностальгии
по той идеологии, тому государству, тупости той школьной системы, например.
Словом, хотелось оттуда убраться, и были надежды. Я помнил и детские свои
приезды сюда, в Москву, столицу СССР. И хотелось новую жизнь попробовать.
У меня были преимущества по сравнению с героем "Плацкарта" -
образование, которое могло здесь цениться (факультет журналистики американского
университета, опыт работы в англоязычных изданиях, свободный английский),
поэтому у меня получилось более-менее просто найти работу и перебраться
сюда.
- А прозу вы писали к тому времени?
- Рассказы. А первая крупная вещь, которую я начал писать - это то, что
стало потом "Варшавой". Я начал писать это в 2000 году, и у
меня не получилось того, что я хотел, я взялся за "Гопников",
потом появилась "Школа" и уже после этого я полностью переписал
тот текст, который стал "Варшавой".
На самом деле, я сам не всегда понимаю мотивации молодых людей, которые
пытаются сейчас что-то сделать в литературе. У меня это начиналось изнутри,
я был окружен людьми, с которыми у меня было мало общего, мне было с ними
неинтересно. Большую часть времени я слушал музыку и читал книги. В конце
концов - достаточно банально - попробовал написать что-то сам, мне показалось,
что это интересно. Потом подумал: ну что, если ты хочешь заниматься этим
более серьезно, надо работать над текстом, над качеством, и прошло еще
какое-то время, прежде чем стало можно это кому-то показать. Были просто
рассказы сначала, я их пытался посылать в "толстые" журналы
- потому что куда же еще? Никого это не заинтересовало. Я же не знал тогда,
что эти журналы тут читают очень немногие люди, что они нигде не продаются,
кроме какого-то узкого круга магазинов для узкого опять-таки круга. Когда
собрался сборник - рассказы и повесть - послал в два издательства. Одно
- ответило…
- Вы сказали, что общались с людьми, с которыми не было ничего общего,
но и типичный герой ваш - он ни с кем, сам по себе, но он ничего сильно
и не хочет… Вы схожи с ним?
- Я могу сказать, что нашел то, чем мне интересно заниматься. Это то,
что я пишу, еще - музыка, которой я занимался. Но я осознаю эту проблему
и пытаюсь с ней бороться. А герой мой не всегда осознает причины своего
одиночества, своего равнодушия ко всему. Поэтому ему сложнее, но он всегда
такой - более или менее посторонний. С одной стороны, конечно, удобно
иметь такого героя - наблюдателя, через которого можно рассказывать о
каких-то других людях, о каких-то реальностях, но с другой стороны - это
человек достаточно распространенный и в моем поколении, да и в литературе:
одинокий, посторонний, не вписанный ни в какую реальность. Но здесь и
социальные факторы: формировался он в одной реальности, начал жить - уже
в другой, и его надежды не оправдались. В "Плацкарте" есть несколько
флэшбэков, которые отражают эту ситуацию. Когда первые надежды людей были
связаны с перестройкой - концом 80-х, потом - с крушением коммунизма и
началом другой эпохи… Но для героя ни то ни другое ни к чему не привело.
Как он был посторонним, так им и остался. Одиночкой, безуспешно пытающимся
найти себя…
- Но ваш герой, наблюдая эту изменяющуюся реальность, сам никак в нее
не вторгается, он не знает, что с ней делать.
- Да, действительно. И конечно, эта не абстрактная, а конкретная реальность
конца 80-х - начала 90-х годов. Сначала - ломка устоявшегося порядка.
А сейчас - реальность двойных стандартов, что ли. Если человек не вписывается
в эту систему буржуазных отношений, консьюмеризма, он оказывается второсортным.
А если вписывается - превращается во что-то глобалистское, гомогенное,
завязанное на этом самом консьюмеризме. И это заразно. Когда я приезжаю
в Могилев, где большинство людей живет очень бедно, - у них все равно
те же стремления к чисто материальным ценностям. То есть люди подсаживаются
на те же самые вещи - благодаря рекламе и общему настроению, которое создается
в обществе - в том числе благодаря литературе, фильмам, всему…
- То есть какой-то нравственный посыл должен быть в сегодняшней литературе?
- Есть опасность скатиться в плакатность и назидательность. Я стараюсь
все-таки не выпячивать свое неприятие чего-либо. Есть риск, что этого
просто не заметят, но если это не окажется слишком пафосным и не оттолкнет,
мне кажется, эффект будет лучше, больше. Потому что одна из идей "Плацкарта"
- реакция на не нравящиеся мне стороны этой реальности, на то, о чем я
почему-то много сегодня говорю (но это меня беспокоит!): буржуазность,
консьюмеризм, внимание к этим брэндам и всему прочему, что вытесняет другие
- гораздо более важные - вещи, и становится нормой для человека, как это
ни печально.
- В "Плацкарте" у героя есть все-таки выход. Когда герой находит
любимую, с которой можно укрыться в своем мире, и "все выходные просидеть
дома".
- Один из выходов! Отделиться, закрыться в своей квартире, за дверями
создать какой-то свой мир, который будет более человечным. И это выход,
который близок лично мне.
Беседовал Александр Вознесенский
|
|
|