журнал "Афиша", Днепропетровск, № 97-98, 10 июля - 6 августа 2008

Мочи, Козлов!

Главный редактор «Афиши.dp» Артем Явас провел три дня в обществе скандального московского писателя Владимира Козлова, специализирующегося на перестройке, советской школе, быте белорусских гопников и современной эмо-культуре.

Центр Москвы, станция метро «Новокузнецкая». Я стою у входа, поглядывая на часы. Подходит Козлов. Он маленький, щупловатый, бритоголовый, с острыми чертами лица и серьгой в ухе. Джинсы, футболка, потертая бейсболка - судя по фотографиям, которые можно нарыть в Интернете, это его любимая форма одежды.
«Я еще с Мишей Елизаровым договорился о встрече, поедем к нему чуть позже», - сообщает Владимир. Говорит он спокойно, негромко и немного и вообще очень сдержан в выражении эмоций, а когда улыбается, то выглядит это почти застенчиво. Даже удивительно, что автор брутальных «Гопников» имеет такой мирный вид, - хотя ощущение диссонанса несколько скрашивают бритый череп и двухдневная щетина на щеках.
До встречи с Елизаровым еще два часа. Я вспоминаю, что здесь в двух шагах находится культовая рюмочная совкового образца «Второе дыхание». Решаю на ходу сымпровизировать - приглашаю Козлова заглянуть туда в надежде, что его пробьет на ностальгию по СССР. Внутри сумрачно, посетителей всего два-три человека - на удивление вовсе не алкашеского вида. По прошлому опыту я знаю, что вечером сюда набьется совсем иной контингент. Берем выпивку, занимаем место за стоячим круглым столиком. Выясняется, что Козлов здесь уже был - выходит, мой экспромт с ностальгией провалился. «Раньше, еще года 4-5 назад, такие места встречались в Москве, но потом они как-то быстро исчезли, - говорит писатель. - Вот стоит заведение, а через две недели идешь - его уже нет. На Цветном бульваре несколько лет назад была пельменная - чисто советская. Потом ее убрали».
Мы пьем, разговаривая о первой книге Козлова «Гопники», вызвавшей в первой половине нулевых много пересудов. «Вот, кстати, - хмыкает он, - пять лет прошло с тех пор, как книга вышла, и тут мне пишет один человек из Парижа, что, мол, прочитал, ему дико понравилось, и он удивился, почему ее нет на полках. В общем, он теперь будет ее переводить и издавать. Забавно. Я уже несколько новых романов выпустил, а туда только первый успел дойти! Вообще, в Европе «Гопников» интересно восприняли – как какую-то антиутопическую фантастику. Они просто не в состоянии поверить, что где-то так могут люди жить».
36-летний Козлов родом из белорусского Могилева, где жил в бандитском Рабочем районе, позже воспетом в «Гопниках». После школы, в начале 90-х, Владимир поступил в минский вуз и год проучился в США по обмену. Потом, вернувшись, он увлекся журналистикой и перебрался из Белоруссии в Москву. Каждому из этих этапов - могилевскому, минскому, американскому, московскому - он потом посвятил отдельный роман или рассказ.
«Первые два года Лукашенко ничем особо не запомнились, - вспоминает Козлов, отпивая «Арсенального». - Вот разве что был большой скандал с его интервью какому-то немецкому изданию. Он там похвалил Гитлера, и белорусское радио сдуру это интервью прокрутило. Я тогда снимал в Минске комнату у старухи и, помню, придя домой, услышал, как он говорил, что вот, мол, в гитлеровской Германии было хорошо, потому что фюрер заботился об интересах своего народа. Я уже не помню деталей, но общий смысл был такой. Потом начался скандал, немцы сказали - «мы такое опубликовать не можем», а официально, кажется, вообще объявили, что он такого не говорил… Но я это слышал. Еще он любил откалывать такие вещи - в первые годы правления, по крайней мере: сбежать от охраны, сесть в служебный «мерседес» и съездить к народу, в колхоз или совхоз, - посмотреть, что там и как. Но тогда это было как бы нормально: ну, президент приехал, ну и что. А потом, через пару лет, уже пошло - машины бронированные, самолет свой… Начался жесткий пресс, возврат к «совку». Жить там стало реально сложно, и я всерьез задумался о том, чтобы сбежать».
В российской столице Козлов живет уже 8 лет и на родине бывает нечасто. О современной Белоруссии писать не желает, так как недостаточно хорошо разбирается в том, что там происходит: «Внешне в стране произошли некоторые изменения. Там сейчас постоянно делают какой-то косметический ремонт, чуть ли не коровники обивают евровагонкой… Но вот по менталитету все ушло еще дальше в «совок». Включаешь радио, а там такая середина - конец 80-х плещется. Телевизор, национальные каналы, - то же самое. И когда я приезжаю на Рабочий, то вижу ту же гопоту. Другое дело, что, может, сегодня процент гопников сократился…»
Время бежит быстро. Мы покидаем рюмочную и едем на «Пушкинскую» встречать писателя Елизарова. Михаил уже ждет, прогуливаясь у подножия позеленевшего от времени памятника с бакенбардами, голова которого щедро засижена голубями. Автора книг «Ногти», «Pasternak» и «Библиотекарь» издалека можно узнать по прическе, очкам с коричневыми стеклами и фирменным подтяжкам. Я замечаю, что за последние полгода в его длинных волосах появились серебристые нити. «Это Москва, наверное, так влияет», - говорит Елизаров.
Мы закупаемся в маленьком магазинчике, и Михаил тащит нас мимо украинского посольства куда-то во дворы. Несколько минут спустя мы оказываемся  в тихом скверике с парой скамеек, беседкой и урной для окурков, на которой кто-то криво намалевал свастику.
Козлов с сомнением разглядывает скамью, истоптанную чьими-то грязными ботинками, Елизаров сокрушенно комментирует: «Уже и здесь все изгадили, вот сволочи». Писатели открывают пиво, и Елизаров спрашивает у Козлова: «Слушай, мне для рассказа надо. Вот когда пацаны дерутся и надо бой прекратить, старший пацан им что командует? «Отбой»? Или, может, «расходись»? Я знаю это слово, просто не могу вспомнить». Козлов смущенно улыбается: «Да я сам не помню уже».
Они еще какое-то время обсуждают творчество Сорокина, потом Елизаров рассказывает о своей драке с критиком, поэтом и писателем Дмитрием Быковым, имевшим неосторожность обозвать его парвеню: «Я предложил ему извиниться, он отказался. Ну пришлось врезать ему разок. Он уронил бутылку с мадерой и потом требовал, чтобы я ему восполнил ее стоимость». Я вспоминаю, что после того как Козлов высказал в интернет-колонке свои взгляды на книжные новинки сезона, у него тоже случился конфликт с писателем Адольфычем. «Зря я с ним тогда в спор вступил, - отмахивается Козлов. - Знал бы, что он такой едкий, не стал бы и разговаривать». Через неделю я спрошу у Адольфыча в Киеве, что там все-таки произошло, и он ответит: «Я вообще Козлова не читал. То есть я начал читать «Гопников» и когда понял, что у Энтони Берджесса уже есть книга на эту тему - «Заводной апельсин», - то просто отложил «Гопников» в сторону. А Козлову мою книгу мало было отложить в сторону, и он высказался: «Мне вот эта хваленая книга не понравилась». Ну я ему в Интернете и сказал, мол, не понравилась, ну и молчал бы. Пускай оценку книге критик дает, критик ведь заведомо пид*рас. Писатели относятся к любому критику как к насекомому, которое хоть и жалит больно, но от этого насекомым не перестает быть. А когда писатель говорит о другом писателе - это уже другое, это совсем иначе воспринимается. То есть я просто указал Козлову на то, что надо меньше пи*деть, а больше писать. Что он вообще-то и делает».
Пока Козлов и Елизаров допивают свое пиво, я шатаюсь по двору, разглядываю беседку и удивляюсь, почему внутри ничего нет. «Раньше там стояли скамейки, потом их сперли, а недавно кто-то вдобавок огромную лужу внутри наблевал», - поясняет Елизаров, качая головой.
Я спрашиваю у Козлова, ощущает ли он себя москвичом после лет, прожитых в столице. Он смеется и мотает головой. Елизаров, обосновавшийся в Москве меньше года назад, мечтательно говорит: «А я бы вот хотел в этом городе умереть».

* * *
В следующий раз мы встречаемся с Козловым уже в Днепропетровске, где он презентует свою книгу «Эмо». Небольшой зал магазина «Академическая книга» заполнен сидящими журналистами; за столом, как за кафедрой, возвышается Козлов, положив ладонь на стопку книг: «Гопники», «Школа», «Варшава», «Плацкарт», «Попс» и «Эмо». Сперва автор дает подробную характеристику каждому томику, потом рассказывает о своей новом, еще не вышедшем романе «СССР»: «Это книга о знакомстве героя с окружающим миром. У меня оно происходило в возрасте 12-14 лет, ну а в каком мире я тогда жил, это уже описывалось в «Гопниках». «СССР» - это такая предыстория «Гопников». В основе книги лежит идея о том, что империя развалилась еще до своего фактического распада в 91-м году. И попутно там в сюжете идет речь о распаде семьи. Распад этот выражается в том, что когда дети вырастают, все члены семьи становятся сами по себе: мама сама по себе, папа сам по себе, дети сами по себе - родителей своих они стыдятся, не хотят иметь с ними ничего общего, не хотят проводить вместе время… Вот такая идея распада семьи на фоне распада страны. Надеюсь, что этот роман достаточно скоро выйдет. Там и политике место нашлось - например, эпизод о смерти Черненко, когда герой стоит в почетном карауле и держит салют. – Подумав, писатель добавляет: – А помимо «СССР» в этом году у меня в издательстве «Амфора» еще должны выйти две книги - о футбольных фанатах и различных субкультурах - и роман «Домой» - о человеке, пожившем в Европе и решившем вернуться на родину».
Кто-то из журналистов интересуется, почему Козлов так много пишет о Советском Союзе. Писатель пожимает плечами: «Ну, я, может быть, недостаточно знаком с тем, что происходит в литературе, но мне не попадались какие-то особо заметные книги об этом времени, о распаде СССР… А ведь это хороший, очень хороший материал, крайне интересный. Почему-то обо многом другом пишут, а об этом нет. Люди как будто стыдятся свого прошлого, но ведь из этого прошлого все они вышли. Мне кажется, наследие «совка» будет ощущаться еще долго. И как бы мы ни поменялись внешне, как бы ни уверяли себя, что далеко ушли от своего прошлого, это все равно ощущается - и в политических, и в экономических, и в социальных процессах. Люди просто не хотят себе ни в чем таком признаваться. Но это заблуждение».
После пресс-конференции Козлов вместе с «акулами пера» отправляется гулять по набережной. Внимание писателя привлекает громада - гостиница «Парус». Зная его любовь к индустриальным пейзажам, я предлагаю взобраться на нее на следующий день - если получится. Владимир не против.
Вечером у Козлова выступление в кофейне «У Бекира». Пока писатель берет коньяк в баре, к нему подплывает полная дама в очках и предлагает поучаствовать в завтрашнем международном фестивале славянской культуры. Козлов смущенно благодарит, говоря: «Может быть». Пора начинать. Слушателей маловато, но писатель не расстраивается: «Я не считаю, что это постыдно – выступать перед небольшой аудиторией. Это реальность. У людей сейчас такой менталитет - они мало читают, мало интересуются литературой». Устроившись на стуле перед микрофоном, он зачитывает антилукашенковский рассказ «Политика» из одноименного неизданного сборника. Собравшиеся хохочут.
За «Политикой» следует отрывок из «Гопников»: «На НВП военрук ведет нас - четверых пацанов - в свою каморку, которая под сигнализацией и закрывается сначала решеткой, потом железной дверью. Там у него несколько «калашей» с распиленными стволами и патроны. Когда мы были во втором классе, Митяй - он тогда был в восьмом - залез в эту каморку и стырил две коробки патронов, а потом продал по десять копеек пацанам из первого и второго класса. Я не купил - у меня копеек с собой тогда не было, а остальные почти все купили, даже Егоров. Ему потом больше всех ввалили - типа, отличник, а такое натворил: «в тихом болоте все черти водятся». Митяй, говорили, сел потом лет на семь или на восемь: кого-то «пописал».
«Этим отличником, который «в тихом омуте черти водятся», был я, - комментирует Козлов. - Я не знал, что патроны боевые. Продавал их какой-то Митя Мудрогелов, и когда это выяснилось, в класс пришла завуч и сказала таким голосом загадочным: «Скажите, пожалуйста, ребята, кто из вас по 10 копеек покупал…» А я был октябренок, и я признался. К счастью, родители отнеслись к ситуации с юмором, особо меня не ругали… А с этим военруком была такая фишка: в 86-м году у нас в школе хотели создать общество трезвости. После того как Горбачев издал указ по борьбе с алкоголем, везде рассылали разнарядку, чтобы в каждом трудовом коллективе было общество трезвости. Обществу был нужен мужчина-председатель, ну и, естественно, военруку предложили это место. Но он сразу уперся: «Нет-нет-нет, я… это самое… вы знаете, я употребляю». Очень смешной был персонаж».
Слушатели начинают азартно обсуждать советскую школу, и творческий вечер быстро превращается в вечер воспоминаний. Откуда-то всплывает тема значков с рок-группами, которые носила продвинутая молодежь. «У меня есть рассказ «Брестская крепость», где эти значки фигурируют, - говорит Козлов. - Когда мы ездили в Брест в конце 8-го класса, нам там встретились какие-то местные пацаны. Бутылка пива в 87-м году стоила 50 копеек. Так вот, одноклассник, которого мы отправили за пивом, сначала долго о чем-то разговаривал с брестскими пацанами, а потом вернулся и сказал, что они у него деньги забрали. А на самом деле, как потом оказалось, этот говнюк за наши 4 рубля купил у них значок, который себе присвоил».
«Вы как Гришковец наоборот, - говорят из зала. – Тоже любите вспоминать прошлое время, только без соплей и сюсюканья». Писатель удивленно приподнимает бровь: «Интересное сравнение. Мне, пожалуй, нравится».
Одна из слушательниц весь вечер разглядывает футболку Козлова с изображением голых рахитов и надписью Butthole Surfers. Под занавес, не выдержав, интересуется, откуда такая шикарная вещь. «Butthole Surfers - одна из моих любимых групп, - охотно делится Козлов. - Я ее заказал из Америки через интернет-сайт пару лет назад. Про эту группу можно говорить долго. Во время своих первых концертов они показывали какие-то медицинские фильмы с операциями, удалением разных органов ну и прочее - такой эпатаж…»
Он улыбается.

* * *

На следующий день мы встречаемся с писателем у ресторана «Поплавок». Он только что вернулся из Подгороднего, где проходил фестиваль со странным суржиковым названием «Славянские джерела». Если верить Интернету, организаторы обещали собрать на мероприятие 400-800 человек. Я спрашиваю Козлова, было ли интересно. «Да нет, - усмехается он, - полная лажа оказалась. Мне там с моими рассказами вообще делать было нечего. Посмотрел немного, как какие-то ряженые по заброшенному стадиону бегают, и уехал». - «А сколько было всего народу?» - «Человек 20».
Позже в пресс-релизе мероприятия напишут: «Фестиваль посетили фольклорные и этнографические группы, музыканты, певцы, исполнители славянских патриотических песен, барды, поэты, художники и писатели из Украины, России, Белоруссии, а также народные умельцы… Общение с единомышленниками, проповедующими здоровый образ жизни и жизнелюбие, древние славянские обряды, прыжки через костер и хождение по углям - все настолько понравилось гостям, что расходиться никому не хотелось…»
Полюбовавшись «Парусом», мы делаем робкую попытку пробраться на его территорию, но сначала за забором, увитым колючей проволокой, начинает лаять пес, а потом появляется и рассерженный дед-сторож. Говорить с ним охоты нет, и мы убегаем прочь, как нашкодившие школьники. Подумав, чем еще можно заинтересовать Владимира, я предлагаю, на худой конец, съездить на метро в район промзон. Писатель соглашается, и мы спускаемся в метро, но, прождав поезда минут 25, отказываемся от своей затеи: Козлову скоро уже отправляться на вокзал. Перед расставанием я задаю последний вопрос - насколько вообще ироничны козловские книги, которые многие читатели считают мрачными. «Я стараюсь писать с иронией. Ну как можно без иронии относиться к таким персонажам? Вот сами гопники - люди крайне неироничные. Например, они всерьез считают, что драки «район на район» добавляют им авторитета, ну и так далее». Я начинаю по памяти цитировать отрывок из его книги: «Надо начинать за район лазить. А то познакомишься с бабой, и что ты ей скажешь? Что ты на своем районе нулевой? Что за район не ходишь? Что в основе друзей нет?» «Да-да, - подхватывает Владимир со смехом. - И ведь это правда. Мы, помню, в то время знакомились с какими-то телками, и они начинали выспрашивать, ходишь ты за район или нет, основной ты там или не основной? Короче, современным языком выражаясь, интересовались, «насколько ты успешен». Так что не только офисные клерки, но и гопники, как могут, делают карьеру».